Начало здесь
— Дивись, дивись, заворушився москалик[1], — услышал я голос третьего мужчины, говорившего на украинском языке и до сих пор помалкивавшего где-то в сторонке.
— Очухался, — констатировал факт первый.
— Эй, дядя, проснулся? — это уже меня окликнул второй голос.
Видеть я никого не мог, поэтому для себя так и определился: Первый, Второй и Третий. “Третий — это какой-то хохол, — размышлял я. — Меня что, получается, на Украину транспортируют? Но зачем и почему в гробу?” Впрочем, почему именно такой вид “упаковки” живого груза избрали похитители, я догадывался. Так им, видимо, было проще всего меня вывезти из Донецка на противоположную сторону границы. Усыпили, накачали наркотиком, не удивлюсь, если ещё и пудрой присыпали, для пущей схожести с трупом. Вывозили, конечно, на авто, а потом, уже на своей территории перенесли в самолёт. Из-за меня вряд ли будут гонять международный лайнер. Скорее всего, это какой-то частный самолётик, которому не нужно большого разбега, и который сможет приземлиться на относительно небольшом аэродроме, а то и вовсе на автостраде. Сейчас у каждого уважающего себя миллионера имеется такой.
Вот только кому и зачем я понадобился, сколько не напрягал я свою больную голову, понять так и не смог. “Эх, — думал я, — жаль, что глаза завязаны”. Я много чего умел такого, о чём обычные люди разве что только мечтать могут. Как минимум, залез бы похитителям в голову и кое-что для себя прояснил. Всем был хорош мой дар, но вот проделывать что-либо с человеком я мог только тогда, когда хотя бы раз загляну в его глаза. О такой своей особенности я никогда никому не говорил, разве что только Валентине. Но она женщина не из болтливых и обмолвиться, я уверен, об этом никому не могла. Отсюда следовал вывод, что повязка на глазах не из-за страха передо мной, а, скорее всего, из элементарной предосторожности и конспирации: чтобы я не видел тех, кто будет со мной тесно контактировать, и не видел дорогу, куда меня везут. Впрочем, по тому разговору, который я расслышал при пробуждении, эти люди и сами толком не знали ни кто я такой, ни куда меня перевозят. Видимо, это были рядовые исполнители, выполняющие чьё-то задание. И здесь вновь вставал неразрешимый пока вопрос: чьё задание они выполняли?
— Проснулся, — ответил я на вопрос Второго, с трудом ворочая пересохшим языком, и сразу добавил. — Воды дадите напиться?
— Ти диви! — возмутился хохол. — Зараз йому води, а потiм поссать його веди[2].
— Не шуми, Мыкола, — отозвался Первый соглядатай. — Может это его после наркоты сушит. Дай ему напиться, а то ещё помрёт по дороге, а нам потом отвечай.
“Ага, — подумал я, — значит, мои догадки по поводу наркотика, к сожалению, оказались верными”.
— Это точно, — согласился с Первым Второй, — нам велено доставить его в лучшем виде. Не дай Боже с ним чего случится — нас по головке не погладят.
— Тобi треба, то сам йому i давай воду. Буду я ще усякого сепаратиста водою поїти[3], — упёрся хохол.
Тем не менее я почувствовал, как кто-то засовывает мне под шею ладонь.
— Вставай, дядя, — услышал я прямо над ухом голос Первого, — я воды дам.
С его помощью я с трудом присел на своём жёстком ложе. Всё тело затекло и болело от долгого лежания в одной позе. “Шавасана, туды твою мать”, — с горькой иронией вспомнил я название “позы мёртвого” в йоге. К губам прикоснулось горлышко фляги. Придержав её руками, я с наслаждением выпил почти всю воду, которая в ней была.
— Можно я немного посижу, — попросил я, так как возвращаться в исходное положение не было никакого желания — отоспался и отлежался, наверное, на год вперёд.
— Посиди, — великодушно разрешил Второй. Видимо, он был в этой тройке старшим.
— А повязку с глаз не снимите? Давит сильно.
Я на авось попытался воспользоваться добротой моих надзирателей ещё разок.
— От же ж людина! — воскликнул со своего места хохол. — Йому як мёд їсти, так i ложку подавай.[4]
— Не велено, — коротко и строго ответил Второй. — Потерпи. Скоро будем на месте, там уже будешь разговаривать со своими хозяевами, у них и попросишь.
“Вот даже как, — подумал я. — У меня уже хозяева имеются. Выходит, я уже не человек, а раб бесправный. Безрадостная перспективка вырисовывается, однако”.
Я, конечно, мог сам сорвать с лица эту ненавистную тряпку, но я не знал какими полномочиями наделены охранники на случай моего неповиновения. То, что убивать они меня не будут, было ясно из их разговора, но вот что они предпримут, если я сниму повязку? А что смогу сделать я, с моими-то ногами? Даже если и успею обезвредить своих надзирателей, всё равно далеко не убежишь. Куда мы летим и как долго — тоже неизвестно. Я немного напряг свой мозг, “прощупывая” окружающее меня пространство. Помещение, как я сразу и предположил, оказалось небольшим. Я определил наличие трёх человек в салоне и двух чуть поодаль, видимо, — это пилоты. От напряжения голова разболелась ещё больше, и я вернул свои мысли к размышлению о побеге. Ничего обнадёживающего пока что не вырисовывалось. “Даже если обезврежу охрану, — продолжал рассуждать я, — доберусь до кабины и своей волей заставлю лётчиков возвращаться обратно, то: во-первых, хватит ли на обратный путь горючего, а, во-вторых, приземлиться на территории ДНР они не смогут, — нас просто собьют ещё на подлёте к границе”. Выходило, что, как ни крути, придётся подчиняться указаниям этой троицы, во всяком случае пока.
Наощупь я двумя руками начал не спеша массировать задеревеневшее тело. Повернулся вправо, влево, поворочался с одной ягодицы на другую. Тошнота, вроде бы, прошла, и хотя голова ещё болела, но в целом телу стало легче. Только теперь, после выпитой воды, промывшей желудок, а также незапланированной пищевой паузы, мне дико захотелось есть. Просить чего-нибудь съестного у караульных я посчитал напрасным сотрясением воздуха — этому хохлу воды было жалко, что уж говорить о кусочке хлеба. Вспомнив моё недавнее путешествие в прошлое и аскезы, которые терпел тот юноша, в теле которого я временно пребывал, пришёл к выводу: с голоду не умру, тем более что голодание даже полезно. Желудок ещё некоторое время довольно громко повозмущался, но вскоре смирился с моим решением и утих.
Ещё через несколько минут я услышал ещё один мне пока что незнакомый голос:
— Подлетаем, — коротко оповестил он.
— Давай укладывайся, — тут же скомандовал мне Второй и, не дожидаясь, пока я сам улягусь, грубо толкнул рукой в грудь.
Я совсем не ожидал такого подвоха, а потому шлёпнулся на спину, больно ударившись локтями о боковины гроба.
— И помалкивай, если жить хочешь, — добавил всё тот же надзиратель перед тем, как меня вновь накрыли массивной крышкой.
Вскоре самолёт осуществил мягкую посадку и замер, заглушив двигатели. Некоторое время стояла полнейшая тишина. Совсем позабыв про голод, я теперь думал только об одном: когда меня, наконец, вынут из этого дурацкого тесного ящика. Минут десять было тихо, потом послышался звук открываемой двери, и в салон самолёта кто-то вошёл.
— С ним всё в порядке? — первым делом задал вопрос вошедший мужчина.
— Так точно, — браво, по-военному, ответил Второй.
— Смотрите мне, — пригрозил неизвестный, — не дай бог… Он не договорил, а только коротко приказал:
— Выносите в машину и осторожнее.
Мой, надеюсь, временный склеп почти сразу взлетел вверх и закачался в такт шагов носильщиков.
— Важкий зараза, — услышал я натужный голос хохла у самой головы. — Не треба було йому воду давати, зараз би полегше було[5].
Рядом с хохлом кто-то хмыкнул, а потом голос Первого произнёс:
— Ну ты и юморист, Мыкола. Надорвался, блин, от стакана воды.
В это время гроб наклонился, и я, скользнув по подкладке, упёрся ногами в переднюю стенку. Видимо, импровизированный груз “двести”[6] начали спускать по трапу. “Когда же всё это уже закончится? — подумал я. — Сколько можно издеваться над калекой?”. Вопросы, конечно, были риторическими, так как ответить на них было некому. Спустившись на землю, гроб почти сразу погрузили в какой-то транспорт, и тот, не мешкая, сорвался с места. Как только машина, а скорее это был микроавтобус, тронулась, крышка вновь открылась, и я услышал тот же голос, который отдавал распоряжения в самолёте.
— Сергей Иванович, — дружелюбно обратился он ко мне, — как вы себя чувствуете?
— Хреново, — ответил я, вовсе не стараясь скрывать своего негодования. Мне уже всё порядком надоело, и расшаркиваться с похитителями вовсе не хотелось. — Кто вы и зачем меня сюда привезли?
— Зовут меня Афанасий Петрович. Фамилия моя вам ни о чём не скажет, поэтому знать вам её не обязательно. И я великодушно прошу нас извинить за причинённые вам неудобства, — продолжал меня обхаживать Афанасий Петрович. Судя по голосу, ему было лет сорок пять–пятьдесят. — Это вынужденная мера. К сожалению, по-другому вас вывезти из зоны АТО[7] было просто невозможно.
— А какого хрена нужно было меня вообще оттуда вывозить? — не унимался я.
— Не волнуйтесь, Сергей Иванович, вам скоро всё объяснят и, поверьте, очень хорошо оплатят все издержки: и моральные и материальные. Ваша одежда, конечно, немножко пострадала при транспортировке, но та сумма, которую вам выплатят за небольшую, но очень важную работу, поверьте мне, компенсирует всё.
— Какую ещё работу? И когда мне, наконец, разрешат вылезти из этого чёртова ящика?
Не успел я это произнести, как пара крепких рук, конечно, не без указки невидимого мною “благодетеля”, подхватила меня под мышки и усадила в мягкое кресло.
— Так лучше? — угодливо проворковал Афанасий Петрович.
— Сойдёт, — буркнул я. — А наручники?
— Да-да, конечно.
Щёлкнули замки, и мои руки так же, как и всё тело, оказались на свободе. Помассировав затёкшие кисти, я покрутил телом в разные стороны, разминая позвоночник. Меня так и подмывало сорвать с себя и повязку, но, подчиняясь чувству предосторожности, решил ещё раз об этом попросить.
— А вот это, уважаемый Сергей Иванович, — по-прежнему участливо ответил Афанасий Петрович на мою просьбу, — делать пока рано. Потерпите ещё чуть-чуть. Мы скоро прибудем на место, там вам и глаза развяжут и объяснят для чего вас сюда пригласили.
— Да уж, пригласили, — скептически отозвался я.
На этот раз мой собеседник промолчал. Я прислушался. По шуму за бортом нашего авто я понял, что мы едем по улицам города. Когда автомобиль, наконец, остановился не на светофоре, а, видимо, достигнув конечного пункта назначения, с меня тут же сняли и повязку. Солнца за окном не было — стоял пасмурный, осенний день, а может быть и вечер, поэтому глазам не пришлось долго привыкать к свету. Первое, что я увидел, так это серьёзное лицо неизвестного мне мужчины. Аккуратно подстриженные волосы с проседью, высокий лоб, испещрённый морщинами, широкие скулы и цепкий, неприятный взгляд его карих глаз подсказали мне, что я имею дело с человеком, принадлежащим к какой-то силовой структуре или, во всяком случае, некогда имевшим с ними дело. Его бодрый, моложавый голос ввёл меня в заблуждение по поводу возраста. Судя по лицу, моему собеседнику было уже за пятьдесят. Моментальное же проникновение в его сознание только подтвердило мои первые впечатления. “Афанасий Петрович Сагайдачный, — выхватывал я из Ноосферы краткую характеристику своего визави, — ранее служил в СБУ[8]. Ныне работает начальником службы безопасности бывшего депутата Верховной Рады Украины Семёна Леонидовича Ильинского. “Это уже интересно”, — подумал я, ведь именно Ильинский и был тем самым Большим Боссом, то есть директором шахты, на которой я работал до аварии и на которую больше не вышел из-за травмы ног. Многие годы этот человек являлся некоронованным угольным королём Донбасса, имевшим на своём счету в банке весьма недурной капитал.
Между мной и Афанасием Петровичем стоял тот самый погребальный саван, в котором мою персону транспортировали, как покойника. По бокам сидели готовые к любым непредвиденным ситуациям двое хмурых мужчин в дорогих костюмах, явно из службы Сагайдачного. Меня в этот момент, как сказал один из героев знаменитой комедии, начали терзать смутные сомнения по поводу того, зачем, а точнее, к кому меня притащили.
— Ну и что вы скажете о состоянии моего здоровья? — с улыбочкой прервал молчание главный телохранитель.
От него не укрылся мой быстрый взгляд в его глаза. Я посмотрел в сторону, чтобы сквозь лобовое стекло микроавтобуса (боковые стёкла были затянуты плотными шторками) разглядеть, где же всё-таки мы находимся. Судя по всему, автомобиль стоял возле какой-то городской больницы. Так как остановились мы не у центрального входа, то судил я лишь по тому, что вдали пару раз мелькнули люди в белых халатах, и разок проехала карета скорой помощи.
— Курить вам нужно меньше, с лёгкими могут быть проблемы, — ответил я первое, что кроме внешнего вида собеседника и краткой информации о нём, открылось моему “взору”. Про себя же я подумал: “Видимо, этот Сагайдачный, кроме как о моей способности к диагностике и лечению, больше ни о каких возможностях пока не догадывается. И это хорошо. Значит, мне проще будет работать и с ним, и с его братвой. Хуже было бы, если б мне глаза так и не развязали”.
— Это я и сам знаю, — не переставая улыбаться, ответил на моё замечание Афанасий Петрович, а что…
Договорить главный охранник не успел. Дверь микроавтобуса распахнулась, и я увидел невысокую женщину в медицинской шапочке, с повязкой на лице и накинутом поверх халата пальто с шикарным воротником из какого-то пушного зверька (я в этих писцах и прочих соболях ничего не понимаю). Позади неё стоял ещё один амбал в чёрном костюме с галстуком, почти точная копия тех двоих, что сидели у меня по бокам. Глаза женщины упёрлись в открытый гроб. “У неё недавно умер муж, — тут же пришло мне объяснение этого взгляда. — В памяти ещё очень свежи впечатления от его смерти”. Быстро оправившись от ступора, докторша перевела взгляд на Сагайдачного.
— Что же вы так долго? — укоризненно произнесла она усталым голосом.
— Извините, Ирина Васильевна, — ответил тот, — но торопились, как могли. Как он?
— Состояние тяжёлое, я бы сказала, что крайне тяжёлое. Сегодня утром Семёну Леонидовичу стало хуже, и нам пришлось перевести его в реанимацию.
К этому моменту я уже знал ответы на, практически, все вопросы, которые задавал себе всё время после пробуждения. Однако больше всего меня сейчас злило не то, что меня похитили и притащили в Киев ради спасения жизни заболевшего ковидом миллионера, а то, как всё это было проделано. Я, конечно, знал, что профессор Нестеров падок на деньги, но чтобы так подставить человека, который всегда безотказно помогал ему разобраться в самых сложных ситуациях… Именно Нестеров телефонным звонком вытащил меня из дома, оторвав от приятного общения с сестричкой, и только он мог растрезвонить о моих диагностических и целительских способностях кому-то ещё. Во мне просто бушевал огонь негодования, разгоравшийся с каждой секундой всё больше. “Ну, Пётр Андреевич, ну, сука, — кипел я внутри, — дай срок, я вернусь, и мы ещё обсудим с тобой этот вопрос. И не надейся, что спрячешься. Я тебя, гада ползучего, из-под земли выцарапаю”.
— Это ваш экстрасенс? — тем временем задала вопрос Ирина Васильевна Старовойтова — главврач какой-то Киевской городской больницы (краткого взгляда на женщину было достаточно для того, чтобы в моей голове появились кое-какие данные о её персоне).
Если бы не её уставшие, поблёкшие глаза, в которые я на мгновение заглянул и не тихий, безразличный голос, меня бы, наверное, ещё больше возмутило то, что обо мне в моём присутствии говорят, как о каком-то абстрактном существе. Но сейчас мне почему-то стало жаль эту женщину. В этот миг она мне показалась такой маленькой и беззащитной, такой… Я вдруг понял, что из-за раздражения, возникшего у меня в душе, упустил из виду то, что заметил с первого мгновения её появления — у докторши присутствовали первые признаки инфицирования коронавирусом.
— Да, — коротко ответил Ирине Васильевне главный телохранитель Большого Босса.
— Тогда пойдёмте скорее. Важна каждая минута.
— Да-да, конечно, — бросил Сагайдачный и, обращаясь к своим подчинённым, приказал, — выносите.
Те проворно нацепили маски, закинув резиночки на уши, и уже хотели вытаскивать меня из микроавтобуса, как Старовойтова, вновь обращаясь к Сагайдачному, заметила:
— А экстрасенсу почему маску не надеваете?
— Так он же у нас бессмертный, — пошутил Афанасий Петрович.
— Не положено без маски, — не отреагировала на шутку главврач. Проявив принципиальность, она достала из кармана новую маску, протянула мне.
Я послушно нацепил “намордник”, как многие называли это, в общем-то, бесполезное средство защиты, после чего охранники помогли мне выбраться из микроавтобуса. Так как моих костылей нигде не было, а сам идти я не мог, то мужчины взяли друг друга за руки в виде креста и, усадив меня на это импровизированное сиденье, понесли вслед за главврачом. Замыкали шествие Афанасий Петрович и охранник, вышедший вместе со Старовойтовой. Они тоже на ходу надели на лица белоснежные повязки. Мы прошли через служебный вход и начали подниматься по ступенькам — лифта в этой половине здания не было. Так как заведующая шла впереди, то я успел не любопытства ради, а исключительно для дела, покопаться у неё в голове. Дело у меня было всего лишь одно, но очень важное: как можно лучше узнать обстановку вокруг, чтобы потом найти способ, как можно быстрее отсюда, мягко выражаясь, слинять. Мысли у докторши были не веселей моих, и я её прекрасно понимал. Думала она приблизительно следующее: “В городе свирепствует коронавирус. Больница переполнена инфицированными. Медицинского персонала не хватает, как не хватает коек и необходимого оборудования, а тут ещё важная шишка, которой пришлось выделить отдельную палату сначала в самой больнице, а теперь вот ещё и в реанимационном отделении. Конечно, за всё уплачено и довольно щедро, но что делать мне? Стены больницы ни за какие деньги в один момент не расширишь, на улице новые койки не поставишь, а аппаратов ИВЛ по всему городу не хватает. Руководству же на все эти проблемы наплевать. Приказали принимать всех по малейшему подозрению на ковид, и больные всё пребывают и пребывают”.
Такие мысли теснились в голове Старовойтовой, но кроме меня ещё не знал никто, что и сама она уже несколько дней является носителем коронованного вируса, который стремительно прогрессировал в её хрупком теле. Женщина уже ощущала определённые симптомы, но, как и миллионы других людей, свято верила в то, что вакцинация, проведённая среди медиков в первую очередь, её убережет. Однако, и я это слышал ещё у себя дома, импортная вакцина давала надёжную уверенность лишь её производителям в том, что они быстро заработают весьма недурные деньги, но не давала абсолютно никакой гарантии, что человек после неё не заболеет.
Наконец мы добрались до третьего этажа и попали в коридор реанимационного отделения. На лицах у моих носильщиков выступили крупные капли пота, они тяжело дышали, но старались не подавать виду что устали (весил я всё же не пятьдесят килограмм, а гораздо больше). Коридор был пуст. Ни тебе дежурных врачей, ни медсестёр. Видимо, к моему приезду весь персонал специально разогнали по палатам, чтобы потом никому не нужно было объяснять, что это за небритый падишах в мятом костюме приехал на руках к умирающему миллионеру. Докторша толкнула раздвижные двери в стороны, и мы вошли в палату.
Глава 6
-
Дивись, дивись, заворушився москалик (укр.) — смотри, смотри, зашевелился москалик.
-
Ти диви! Зараз йому води, а потiм поссать його веды (укр.) — Ты смотри! Сейчас ему воды, а потом поссать его веди.
-
Тобi треба, то сам йому i давай. Буду я ще усякого сепаратиста водою поїти (укр.) — Тебе нужно, то сам ему и давай. Буду я еще всякого сепаратиста водой поить.
-
От же ж людина! Йому як мед їсти, так i ложку подавай (укр.) – Вот же ж человек! Ему как мёд есть, так и ложку подавай.
-
Важкий зараза. Не треба було йому воду давати, зараз би полегше було (укр.) — Тяжелый зараза. Не нужно было ему воду давать, сейчас бы полегче было.
-
Груз “двести” — условное кодированное обозначение, применяемое при перевозке тела погибшего (умершего) военнослужащего к месту захоронения
-
АТО — анти террористическая операция. Так называли в Украине ликвидацию народного сопротивления на Донбассе.
-
СБУ — служба безопасности Украины
